Шрифт:
Закладка:
Сценарий фильма - это очень много работы, и Джим Прайс, в некотором роде, руководит этим шоу. Я написал прекрасные вещи для оркестра, и они звучат очень здорово. Есть несколько секций для баса, барабанов и гитары.
Я хочу найти ребят, которые могут играть для этих партий, чтобы Джим Прайс не мог нанять этих ритмически правильных сессионщиков, и я стараюсь думать, кто знает музыкантов в Лос-Анджелесе. Мэтт Дайк, который позже основал звукозаписывающий лейбл Delicious Vinyl, был диджеем, у которого был хип-хоп клуб, который переезжал с места на место. Он был первым, кто поставил пластинку Lounge Lizards в людном месте, когда я там был. Он поставил "Harlem Nocturne"; я немного нервничал. Все хип-хоп ребята из Лос-Анджелеса выглядели скучающими. Затем в диджейскую будку на своем скейтборде ворвался юный Макс Перлих и забил пластинку до отказа.
"Мэтт, мне нужен фанковый басист для партитуры фильма. Кого я могу пригласить?"
"Ты должен заполучить этого парня, его называют Блоха! У него есть группа Red Hot Chili Peppers. Они сумасшедшие! Ты должен использовать The Flea!"
Есть вещи в формате 5/4 и 7/8, поэтому я не могу просто нанять какого-нибудь фанк-басиста, не зная, умеет ли он играть в нечетном времени. Я назначаю встречу с этим парнем, The Flea.
The Flea - это не The Flea, а просто Flea. Он невысокого роста, с озорным лицом и лос-анджелесским панком. Он умеет играть на басу как ублюдок. Я играю ему на пианино, а он просто пожимает плечами, мол, ничего страшного, а потом вбивает это в бас. Он хочет взять с собой других ребят из своей группы, и я говорю: "Конечно". Мне не терпится заполучить в группу игроков, которые будут играть на бас-гитаре, потому что Джим Прайс нанимает всех этих лос-анджелесских сессионщиков, которые заставляют все, что я пишу, звучать так, будто это музыка к фильму "Старски и Хатч".
Блоха видит, что в офисе висят вещи из футуристического фильма о мотоциклах, и говорит: "Эй, можно мне это?".
Он поднимает кожаную куртку с металлическими чашечками по всему периметру. Я говорю ему: "Да, можешь взять ее. Ты выглядишь потрясающе". Меня поразило, что этот парень просто взял и надел эту нелепую вещь прямо на бульвар Сансет.
Для работы с оркестром у нас заказана студия поменьше, чем та, которую мы использовали для оркестра. Мы должны начать в два часа дня. В два тридцать Джим Прайс стучит пальцами по микшерному пульту. Виден дым. "Так сессию не делают. Нужно приходить на полчаса раньше, настраиваться и быть готовым к началу". Вообще-то я должен с ним согласиться.
"Собака музыканта приходит поздно, трахает двух других собак и уходит".
Блоха, Клифф Мартинес и Хиллел Словак появляются в три часа дня. Блоха сутулится. Как будто он знает, что сделал что-то не так, но в его позе также есть что-то вроде "мне все равно". Джим Прайс говорит ему, что они нам не нужны.
Они говорят: "Хорошо!", - бодро и уходят.
Я часто бываю у Джима Прайса, а потом в студии, и Лиз совершенно сходит с ума. Возможно, мои чувства к ней не взаимны. Лиз хочет вернуться в Нью-Йорк, и я покупаю ей билет на пару недель раньше меня.
Я живу в этой квартире в Вествуде, и все вокруг просто превращается в ад. Наверное, у меня депрессия. Неделю не мыл посуду. Мусор накапливается. Я не могу заставить себя вынести его, и у меня нет сил.
С дивана я вижу, как тараканы путешествуют по верхушкам мусорных пакетов.
21. Пятьдесят миллионов наркоманов, вероятно, ошибаются
Я возвращаюсь в Нью-Йорк, а Лиз с каждым днем все больше и больше накуривается. Я возвращаюсь к своей борьбе. Стараюсь делать это только один или два раза в неделю. Но теперь, когда я действительно завязал, меня тошнит каждый раз после того, как я накурился один или два раза. Я полон решимости не возвращаться к ежедневному употреблению, поэтому я постоянно бьюсь.
Когда мы пытались бросить, иногда, по пятницам, я шел с Лиз и ждал на Третьей авеню в Ист-Твентис, пока она шла покупать метадон Герберта Ханке. В то время я не знал, кто он такой, но знал, что он был уважаемым поэтом-битником. Лиз могла войти и выйти оттуда через десять минут, но мне казалось, что это длится часами. Я стоял на углу, дрожал и смотрел в витрину кофейни. Люди, смотревшие на меня, знали, что я позорный и ужасный человек.
Любой, кто бросал на меня взгляд, мгновенно понимал, что я - отвратительное существо, которого следует избегать любой ценой.
Метадон в какой-то мере помог. Мне это не нравилось, но это работало. Он делал меня невероятно возбудимым. Я превращался в мистера Сварливого. Я заметил, что люди отходят от меня, когда я говорю.
У Лиз было поистине вдохновляющее предложение - принять ЛСД для того, чтобы оттолкнуться. Это поможет нам преодолеть зависимость. Она утверждала, что уже делала это раньше. Это казалось блестящей идеей.
Мы снова жили на Третьей улице, и у меня появились мыши. Некоторое время мы использовали обычные ловушки с арахисовым маслом в качестве приманки. Вы спали и слышали этот шум. Мышь в ловушке, но не мертвая. Она шипит и извивается как сумасшедшая. Я вскакивал с кровати и выбрасывал ловушку в окно.
Это было слишком мучительно и жестоко. Если бы ловушка убивала их прямо на месте, я был бы не против. Но такое калечение было неприемлемо. Мы попробовали положить на край ванны линейку с кусочком арахисового масла на конце. Мышь должна была путешествовать по линейке, а когда она добиралась до середины, вес мыши заставлял ее и линейку падать в ванну. Мышь попадала в ловушку, и я полагал, что потом я поймаю ее в полотенце или что-то в этом роде и выпущу на улицу. Каждое утро мы находили линейку в ванне без арахисового масла.
Ну и хрен с ним, будем жить с мышами, потому что я не могу их покалечить в этих ловушках. Но дело в том, что мыши становятся все смелее. Они начинают делать необычные вещи. Бегать по кровати, когда вы еще не спите. Выходят на середину пола
